Мой тесть Уильям Николсон (прозванный почему-то Малышом) так и не сумел преодолеть опасное суеверие викторианской эпохи: он всегда считал, что тысяча гиней есть тысяча гиней, а необходимость платить налоги казалась ему варварской шуткой, не применимой к таким людям, как он. У него было большое семейство; к тому же модным портретистам приходится жить на широкую ногу, и потому он заламывал гонорары, не уступавшие гонорарам его знаменитых коллег Уильяма Опэна и Филиппа де Ласло. Его любимым жанром были натюрморты; и он мог целыми днями рисовать одни пейзажи. Но его "хлебом" были портреты в полный рост. "Заказчики редко отказываются от своих изображений", - любил говаривать он.

А если кто-то выражал недоумение, он объяснял: "Я пишу уже столько лет, что мои первые покупатели начинают умирать или разоряться. Забытые шедевры, подписанные У. Н., время от времени выставляются на аукционах и стоят впятеро дороже того, что я получил за них. Одни портреты выполнены с таким мастерством, что иногда я готов усомниться в своем авторстве, тогда как другие умоляют повернуть их лицом к стене".

Но и на Эпплтри-ярд настали тяжелые времена. Как-то раз в разговоре со мной он пожаловался, что налоговые чиновники прислали ему поистине разорительный счет. И это еще не все; недавно скончался, не оставив наследников, один из собирателей ранних - и не всегда удачных - работ Уильяма Николсона, так что ему пришлось приобрести несколько картин, которые едва ли удастся продать. "За грехи молодости рано или поздно приходится расплачиваться, - в отчаянии бормотал он. - Сейчас мне срочно надо никак не меньше двух тысяч гиней наличными. Молись о чуде, сынок".

Что я и сделал. И не прошло и двух часов, как в дверь позвонили и в студию вплыла облаченная в траурный наряд миссис Маклхоуз-Кэр в сопровождении слуги, некоего Фалтэна. Малыш впервые видел эту даму, но имя Маклхоуз-Кэр было синонимом популярной марки виски "Гленливет", поэтому он постарался встретить посетительницу со всей любезностью, на которую в тот момент оказался способен.

Едва покончив с формальностями, миссис Маклхоуз-Кэр схватила Малыша за руку и с жаром проговорила:

- Мистер Николсон, я знаю, вы не подведете меня: вы и только вы способны нарисовать мою дочь Элисон.

- Я сейчас просто завален заказами, миссис Маклхоуз-Кэр, - не моргнув глазом ответил Малыш. - А через три недели мы с семьей едем в Канны. Впрочем, если вы настаиваете, можно устроить несколько сеансов, прежде чем покинем город.

- Никаких сеансов не будет, мистер Николсон, их просто не может быть, - она промокнула глаза черным шелковым платком. - На прошлой неделе моя дочь скончалась.

К такому повороту Малыш явно был не готов, однако он пробормотал нечто похожее на соболезнования и учтиво заметил: 

- Что ж, в таком случае мне придется рисовать по фотографиям.

-Увы, мистер Николсон, - убитым голосом произнесла миссис Маклхоуз-Кэр, - у меня нет ни одной ее фотографии. Элисон не любила сниматься. Она говорила: "Мама, зачем тебе мои фотографии? Смотри лучше на меня, а не на них". Она так и умерла, не оставив мне на память даже любительского снимка. Сперва мне посоветовали обратиться к мистеру Опэну, но он ответил, что такая задача выше его сил. Он сказал также, что вы - единственный из лондонских художников, кто может помочь мне, поскольку у вас есть шестое чувство.

Опэн в чем-то был прав. У Малыша была одна странная салонная шутка. Иногда он вдруг спрашивал случайного знакомого: "Как вы подписываетесь?" И когда тот отвечал что-нибудь вроде "Герберт Б. Бэнбери" (или "Дэвид Каммерер", или. . .), предъявлял ему лист бумаги, на котором красовалась подпись, словно выполненная его собственной рукой.

- Взгляните сюда, - продолжала миссис Маклхоуз-Кэр, - вот подпись Элисон на обложке ее тетрадки по истории.

Но взгляд Малыша скользнул по вернувшимся к нему портретам, которые он прислонил к столу, где лежала повестка из налоговой инспекции. 

- Это очень трудная задача, миссис Маклхоуз-Кэр, - задумчиво произнес он.

- Я готова заплатить две тысячи гиней за портрет в полный рост, - ответила она.

- Дело вовсе не в деньгах. . . - начал было он.

- Фалтэн расскажет вам все о моей дорогой Элисон, - взмолилась миссис Маклхоуз-Кэр. - Она была такой красавицей, не правда ли, Фалтэн?

- Истинно так, мадам, - горячо согласился Фалтэн, - хорошенькая, словно с картинки.

- Я не сомневаюсь, что вы согласитесь, мистер Николсон. И вы напишете ее именно в том платье, которое я любила больше всего.

Мог ли он не согласиться?

В тот же вечер Малыш отправился вместе с Фалтэном в Кафе-Рояль, где усердно потчевал его лучшими виски вперемешку с вопросами.

- Итак, какого цвета у нее были глаза?

- Голубоватые, сэр, и слегка водянистые; но очень красивые.

- А волосы?

- Бесцветные, сэр; она обычно собирала их в пучок на затылке.

- Ну а фигура?

- Так себе, мистер Николсон, так себе! Но мисс Элисон была очень приятная юная леди.

- А не припомните ли вы какие-нибудь детали внешности мисс Элисон?

- Ничего такого, что бросалось бы в глаза, сэр. Но боюсь, я не силен в составлении словесных портретов.

- У нее были друзья, которые могли бы описать ее по памяти?

- Никого, мистер Николсон. Она вела очень замкнутую жизнь.

Малыш так и не выудил ничего существенного из Фалтэна, а в арсенал его салонных шуток - увы! - не входило восстановление облика человека по его подписи. На другой день он в отчаянии позвонил своему кузену, художнику Джеймсу Прайду.

Тот подумал минутку и, будучи человеком практичным, ответил: " А почему бы не узнать у этого Фалтэна, посещала ли девушка зубного врача?"

Сэр Рокэуэй Тимс оказался старым знакомым Малыша и тот немедленно поспешил на Уимпол-стрит.

- Рокс, старина, я попался в ловушку, - едва ворвавшись в кабинет стоматолога, выпалил он вместо приветствия.

- В первый ли раз, Малыш?

- Речь идет об одном из твоих пациентов, восемнадцатилетней девушке по имени Элисон Маклхоуз-Кэр.

- Ох уж эти художники. Их так и тянет на несовершеннолетних.

- Да! я ее и в глаза не видел. Она скончалась неделю назад.

- Покончила с собой?

- Скажи лучше, что тебе известно о ней?

- Я могу лишь показать ее карту полости рта, если это чем-то тебе поможет. Она у меня здесь, в кабинете. Подожди минуту. М... Ма... Мак... Ага, вот! Настоящий частокол передних зубов; отвратительно запломбированный задний коренной зуб; еще один коренной зуб, этот запломбирован куда лучше - моя работа; плохо сформировавшиеся резцы; еще не прорезавшиеся зубы мудрости.

- Ради бога, Рокс, как она выглядела? Для меня это вопрос жизни и смерти.

Сэр Рокэуэй загадочно посмотрел на Малыша. 

- Каково будет вознаграждение? - поинтересовался он.

- Бутылка лучшего французского коньяка, перевязанная красной ленточкой.

- Только ради твоей драгоценной Эдит. Что ж, эта Элисон, неуклюжая робкая шотландка с землистым цветом лица и легким косоглазием, которую ты обманул ночью в глухом лесу, - тут он хитро подмигнул Малышу, - была точной копией Лилиан Гиш.

Малыш схватил сэра Рокэуэя за руку с такой силой, словно собирался вырвать ее из плеча, - совсем недавно в похожей манере ему жала руку миссис Маклхоуз-Кэр. В следующую секунду он бросился вон из кабинета на улицу, где его поджидало такси.

- Жми на полную! - еще на бегу прокричал он водителю. - В любой кинотеатр, где катят "Рождение нации"!

Миссис Маклхоуз-Кэр, посетившая Эпплтри-ярд неделю спустя, не могла сдержать своего восторга при виде портрета. 

- Это моя Элисон, вылитая Элисон! - сквозь слезы бормотала она. - Я не напрасно поверила в ваш гений, мистер Николсон, вы не подвели меня. О-о! Какой же счастливой она выглядит после своей кончины! Фалтэн, Фалтэн, скажите мистеру Николсону, как она прекрасна!

- Вам до мелочей удалось передать выражение мисс Элисон, сэр! - веско подтвердил Фалтэн, заметно впечатленный увиденным.

Миссис Маклхоуз-Кэр настояла на покупке еще двух ранних Николсонов, лежавших здесь же на полу. Малыш собирался зарисовать их, и , видя его нерешительность, она предложила заплатить тысячу гиней за пару. 

Он согласился с большой неохотой, забыв, вероятно, о том, сколь разорительную дань взыщет с него налоговая инспекция на будущий год.