Когда смотришь кинохронику первых дней войны ?— а это, преимущественно, съёмки немецких операторов ?— возникает двоякое чувство. Конечно, это реальная картина начала самой кровопролитной войны в истории нашей страны: весело, улыбаясь и хохоча, шагают по нашей земле гитлеровские вояки, непрерывным потоком текут по просёлочным дорогам фашистские танки, горят деревни, оказавшиеся в прифронтовой полосе, возле «Максима» лежат убитые пулемётчики, колонны пленных красноармейцев, мало понимающих, что происходит, бредут на запад, навстречу вражеским ордам.

Реальность ли это или жуткий сон?

Особо щемящее чувство вызывают картины расстрела фашистскими штурмовиками с бреющего полёта стоящих на аэродромах наших ястребков и бомбардировщиков, многие из которых даже не расчехлены.

И сопоставляя эти кадры с воспоминаниями военачальников и простых ветеранов фронтовиков, с рассекреченными документами, отчётливо сознаётся масштаб трагедии постигшей нашу страну.

Но эти же кадры помогают лучше понять, почему враг уже через две недели после начала войны подбирался к Ленинграду и через месяц бомбил Москву, и почему ещё спустя месяц из этих и других городов началась массовая эвакуация промышленных предприятий. И первыми на восток поехали авиационные заводы, ибо именно авиация, особенно истребительная, понесла самые ощутимые потери в первые месяцы войны, и её приходилось восстанавливать практически заново, — ведь даже те самолёты, что уцелели, значительно уступали в скорости и огневой мощи немецким «мессерам».

Так уж сложилось, что наиболее крупные авиазаводы находились в Москве. Это не удивительно. Столица была центром научных кадров и высококвалифицированной рабочей силы. Если в те годы говорили, что такой-то работает на авиазаводе, к нему сразу начинали относиться с уважением, неважно кем он там трудился, директором или токарем. Все знали, что в Москве есть три места, где делали самолёты. Это район метро Бауманская, где расположился ЦАГИ (Центральный Аэрогидродинамический институт) и где в огромных трубах испытывались на прочность макеты новых самолётов, совершенствовались их технические характеристики. Я долгое время жил в этих местах и помню, как запускались турбины, и какой гул стоял на близлежащих улицах. Но никто не роптал, потому что все понимали: идёт испытание новых самолётов. А это святое. Можно и потерпеть.

Другим местом, где расположились авиазаводы, был район печально известного Ходынского поля, недалеко от стадиона «Динамо». Именно в тех местах располагался аэродром, вблизи которого, испытывая новый самолёт, разбился знаменитый лётчик Валерий Павлович Чкалов. Приходившие на футбол болельщики могли наблюдать, как ближе к вечеру практически над стадионом садился большой транспортный самолёт «Дуглас». «Почту привёз», говорили на трибунах болельщики, задирая головы.

А третьим местом, где располагался огромный комплекс авиазаводов, было Тушино с его знаменитым аэродромом в пойме реки Москвы. Здесь в советское время проводились все авиационные праздники, которые так любили члены правительства во главе с И.В. Сталиным. И сегодня не доезжая метро «Тушинская», можно увидеть павильон, откуда наблюдали воздушные парады именитые гости.

И вот всю эту махину, за малым исключением, предполагалось перевезти вглубь страны, подальше от бомбёжек. Авиационный завод им. Сталина стал одним из первых, кто отправился осенью 1941 г. в эвакуацию. На нём только-только начали собирать новые по тем временам истребители МиГ. Но тут пришло предписание демонтировать оборудование и отправляться в город Куйбышев на Волгу, куда, кстати, переехали и члены правительства. Погрузив на платформы станки и другое оборудование, заводчане отправились в путь. Всем выдали удостоверения, в которых указывался пункт командировки — 409 авиазавод в городе Куйбышеве, но не оговаривался её срок. Кадровики уверяли, что, мол, едете ненадолго. За пару месяцев управитесь и домой. Поэтому денег выдавали в обрез. Но, как выяснилось, даже на эти деньги мало что можно было купить. Когда эшелон прибывал на очередную станцию, окрестные магазины тут же закрывались, — продуктов не хватало и местным жителям. По тому, как двигался эшелон — медленно и печально, пропуская спешившие на фронт встречные поезда — становилось ясно: не то, что за сутки, за месяц хорошо бы доехать.

Длительное пребывание в холодных вагонах здоровья не прибавляло. Люди начали болеть. Дошло до того, что несколько человек умерло от тифа. Это уже попахивало эпидемией со всеми вытекающими последствиями, и потому всех с подозрительными симптомами пришлось высадить в Пензе. Долгими вечерами, сидя в теплушках у раскалённой «буржуйки», люди мечтали об одном: скорее бы приехать в Куйбышев, поселиться в общежитии, сходить в баню. А потом крепко выспаться. Но реальность оказалась суровее.

В Куйбышеве поезд даже не остановился, а проследовал до станции Малая Безымяновка. В почти бесснежном поле, километрах в трёх от станции, виднелись корпуса 409 авиазавода. Речей и оркестра не было, лишь представитель дирекции завода объявил, что вопрос с общежитием решается. Кому места не хватит, подселим в порядке уплотнения к местным жителям.

А пока придётся пожить на станции в зале ожидания. Вот тебе и баня! Вот тебе и крепкий сон! Утром все побрели к новому месту работы. А когда пришли, не поверили своим глазам. Корпуса завода представляли собой голые стены. Внутри копошились какие-то люди. Как выяснилось впоследствии, заключённые. Главная работа вновь прибывших заключалась в том, чтобы разгружать приходящие эшелоны и устанавливать станки и другое оборудование. А ящики, в которых находился груз, тут же ломали и бросали в костёр. Мороз под 30 градусов был в этих краях нередким гостем.

Нужно отдать должное местным органам власти. Они делали всё возможное и невозможное, чтобы как-то устроить жизнь и быт прибывающих специалистов. Люди получали жильё, повсеместно открывались столовые. Но хотя все работали дённо и нощно, говорить о выпуске самолётов было рано. Жизнь заводчан перевернула телеграмма из Комитета обороны. Один из ветеранов той эпопеи осени и зимы 1941–1942 гг. Василий Сергеевич Суров на всю жизнь запомнил текст телеграммы. Вот её строки: «Вы делаете преступление перед Родиной и народом — выпускаете два МиГа в день. Нам не нужны МиГи, нам нужны Илы, Илы и Илы. Перестаньте выводить правительство из терпения». И подпись: И. Сталин.

Надо отметить, что при всей строгости тона телеграммы, её отправили, мягко говоря, не по адресу. Ирония заключалась в том, что два МиГа в день завод выпускал в Москве, а новейшие штурмовики Ил-2 никто и в глаза не видел. А чтобы запустить в серию новый самолёт требуется минимум год. Но разве будешь спорить с правительством? Срочно собрали митинг. Директор, зачитав телеграмму, только и сказал: «Всем ясно? Идите и работайте!» Как удалось наладить выпуск новой машины за три месяца, сейчас плохо поддаётся осмыслению. Да, работали по две — три смены. Да, несли потери от сыпного тифа — а это были десятки умерших заводчан. Да, заводу не хватало рабочих рук, и их недостаток восполняли за счёт заключённых с малыми сроками.

Их освобождали и отдавали на поруки коллективу. Но свои воровские привычки они не оставляли и крали всё, что плохо лежит, особенно продовольственные карточки. Дело доходило до мордобоя.

Всё это было. Но было и осознание смертельной опасности, нависшей над страной, был жив энтузиазм первых пятилеток, когда строительство новых фабрик и заводов проходило в таких же условиях, как и выпуск штурмовиков зимой 1941 г.

А ведь тогда построили и Днепрогэс, и Кузбасс, и Уралмаш, и тысячи и тысячи других промышленных объектов. Так что, по большому счёту, нет ничего удивительного в том, что через три месяца руководство завода вновь собрало коллектив. Но не для того, чтобы зачитать очередную «разносную» телеграмму, а чтобы поздравить заводчан с выпуском первых пяти штурмовиков. Илы стояли на заводском лётном поле, готовые сразу же отправиться бить врага. Лётчики в кратких речах поблагодарили коллектив, сели в самолёты и полетели прямиком на фронт.

Валентин ЕВСЕЕВ